Главная › Новости

Часть II ДВА НЕГОДЯЯ В СКРЫТОЙ ДОЛИНЕ 5 страница

Опубликовано: 01.09.2018

DASHKOV

Потом уже Злой ни с кем не разговаривал, не слышал, когда ему пытались отвечать, — хотя иногда отдельные сталкеры или вояки его слышали, в разных местах вдруг го­лос в рациях, а то и в радиоприемниках всплывал. Он, должно быть, со скуки или в надежде, что запеленгуют его и вытащить смогут, рассказывал, как там оно у них, что здесь и другие люди живут, и как военные с ними сцепились, да как экспедицию в горы отрядили... Последнее вроде бы от него сообщение было про то, что они «на небо залезли». Ну, это так... иносказательно. То есть они до вершин добра­лись, а потом он выкрикнул: братцы, оно бесконечное! Шар это, наверное, без конца и края! — и все, больше уже не слыхал никто Злого, наверное, рация сломалась.

Гай Юлий Орловский - Любовные чары №5| Юджин – повелитель времени (Озвучка СР Максим)

— А, так вот откуда у легенды про пузыри ноги рас­тут, — кивнул я.

— А ты в них не веришь, значит?

— Нет, конечно. В Зоне много необычного, но простран­ственные искривления — это уже физика, понимаешь?

SLEEPPRI

Пригоршня помотал головой.

— Не понимаю.

— Это нарушение физических законов.

— Та ну, а аномалии, карусель, к примеру, — это тебе не нарушение, что ли?

— Это локальный феномен гравитационный, а про­странственные пузыри всякие... Слишком что-то глобаль­ное, не бывает такого. Ладно, стоп, пришли мы.

Нет, болото не закончилось, но мы наконец добрались до первого барака — длинного, приземистого здания с по­катой рифленой крышей и дверью в торце.

— Давай внутрь, что ли? — предложил напарник. — На­доело мне по этой топи прыгать.

Я налег плечом на дверь, открыл, увидел стоящего пря­мо передо мной мужчину и ударил его веслом по голове.

* * *

 

Никита сипло крякнул от неожиданности. Незнако­мец — босой, в порванном камуфляжном комбезе прямо на голое тело, в синем берете — качнулся. С плеч его свисали ремни; справа было необычное ружье с очень тонким ство­лом, -слева — «ингрэм», легкий пистолет-пулемет, который я не сразу узнал, потому что это была редкая «карабинная» модель с удлиненным стволом и выдвижным прикладом. Висел он там без кобуры, петля из более узкого ремешка продета прямо в предохранительную скобу.

Я врезал ему лопастью по голове; нормальный человек от такого удара свалился бы и вырубился минимум на ми­нуту, но этот лишь упал на колени, схватившись за ружье. Цевье весла после удара сломалось Как в замедленной съемке, видел я движения незнакомца: вот правый локоть ушел назад и вверх, будто у ковбоя, выхватывающего ре­вольвер, вот пальцы сомкнулись на рукояти, напряглась об­наженная рука, поднимая тонкий ствол, из которого сейчас вырвется и вопьется в мое тело смерть... Никита что-то орал сзади, но я не слышал, вернее, не понимал, о чем он, пото­му что во все глаза смотрел на то, как странное ружье пово­рачивается и ствол нацеливается в меня...

Под мышкой у меня просунулась рука. Она вцепилась в пистолет-пулемет на левом боку незнакомца и рывком про­вернула его так, что ствол обратился назад. Безымянный палец, согнувшись крючком, лег на курок и нажал.

«Ингрэм» выстрелил — пули впились в бок мужчины, вошли ему под ребра. Ремень скрипнул, отдача качнула оружие, но Пригоршня, тяжело дышавший над самым мо­им ухом, еще сильнее подался вперед и разжал пальцы лишь после того, как левый бок мужчины стал напоминать кашу, а сам он повалился на спину.

— Темный! — выкрикнул Никита, и я оглох, потому что его рот все еще находился в непосредственной близости от моего уха. — Это один из них, Слышишь, Химик!

— Слышу, слышу, не ори!

Оказывается, еще только замахиваясь веслом, я затаил дыхание и лишь теперь ощутил это: в груди начало жечь. Я выдохнул, вдохнул опять, присев, стал поспешно рассте­гивать ремни, краем глаз видя койки вдоль стен, большой железный ящик в конце прохода между ними, двери...

— Вон, сюда бегут!

— Кто бежит?

Не оборачиваясь, я сунул ружье ему в руки, схватил пистолет-пулемет и сорвал с пояса мужчины небольшую сумку.

— Темные! Они услышали... Андрюха, эта база под тем­ной группировкой! Здесь бродяги, слышишь, психи из цен­тра Зоны...

— Так запри двери, быстро! — велел я, наконец повора­чиваясь с автоматом на изготовку.

Глава 6

 

Изнутри на двери и стене рядом с ней были железные «ушки», но засов отсутствовал. Напарник схватил брошен­ное мною весло и вставил в них.

— Сломают быстро! — крикнул я уже на бегу.

— Больше нечем!

В помещении было полутемно. Слева неподвижно ле­жал еще один человек в комбезе, лицом кверху и с глубокой раной на груди, а рядом, сжимая большой нож, — сталкер Горбун, весь в крови. Вдоль стен тянулись двухэтажные койки, между ними стояли тумбочки; возле противополож­ного конца барака виднелся большой металлический ящик, напоминающий старинный сундук с покатой крышкой. Мы успели пересечь большую часть помещения, когда по­зади лязгнуло, — я и Пригоршня как по команде упали, от­катившись в разные стороны, он за койку, я за сундук. Тот стоял в конце прохода между двумя рядами коек. Напарник оказался ближе к двери, от которой мы бежали; встав на ко­лени, я увидел его сгорбленную спину впереди справа. Бо­ком я положил пистолет-пулемет на железную крышку, на­правив ствол на дверь. Наклонил голову к левому плечу, чтобы точным выстрелом мне не снесли макушку, вновь приподнялся, выглядывая одним глазом. По сторонам от двери было два узких окошка, и как только в одном из них мелькнула чья-то голова, я выстрелил. «Ингрэмы» легкие, поэтому разброс у них сильный, хотя этот, длинностволь­ный, бил точнее. Первые пули попали в стену рядом, но по­том стекло в окне взорвалось. Одновременно что-то мельк­нуло во втором окошке, и тут же Никита, улегшись плашмя на койку и уперев локти в ее край, выстрелил из своего ди­ковинного ружья.

Лучше бы он этого не делал.

Сначала оружие громко загудело, а потом оглушительно взвыло. Из тонкого ствола вырвалась молния, но не такая, как нам привычно видеть в небе, а прямой, как стрела, све­товой стержень ярко-белого цвета. Это был не лазерный луч, почему-то я сразу решил, что оружие стреляет электро­разрядами. И сейчас разряд впился в окно.

Пространство лопнуло, наступила пронзительно звеня­щая тишина: я оглох. Будто в немом кинофильме увидел, как вокруг лишившегося стекла оконного проема по риф­леному железу зигзагами побежала трещина и стремительно описала неровный круг метрового диаметра, после чего оп­лавленный, почерневший участок стены выпал наружу.

В дыре сначала виднелись небо и край башни с решет­чатыми тарелками, а затем возник силуэт. Постепенно зву­ки начали проникать сквозь ватный заслон в ушах — я уло­вил приглушенные шумы и неразборчивые крики. Выпря­мившись на коленях, направил ствол в сторону пролома. Человек за ним поднял ружье — такое же, как у Пригорш­ни, — но я нажал на курок первым.

«Ингрэм» затрясся в руке; выстрелы я услышал, как от­даленный стук молотка. Пули прошили темного сталкера, он отпрянул, не успев открыть огонь, и пропал из виду. Патроны в рожке закончились.

Я вновь услышал отдаленные крики, перевел взгляд вправо и увидел Пригоршню — он спрятался за кроватью, полуобернувшись, махал рукой и разевал рот.

— Пригнись... — угадал я по движению его губ. — Вниз, Химик! Подстрелят!

Тут из ушей будто вынули ватные тампоны — все звуки окружающего мира ворвались в голову, и в это же мгнове­ние до меня дошел смысл происходящего. Да я же стою, подставив лоб и грудь любому стрелку, который вознаме­рится пальнуть из окон!

Я нырнул вниз, повернулся и сел, прижавшись спиной к сундуку. Вовремя: над головой взвизгнуло.

Но потом все стихло. Должно быть, там, за дверью, оце­нивали диспозицию и прикидывали, что делать дальше.

— Андрюха, ты как? — крикнул Пригоршня. — Не заце­пило?

Я поднял пистолет-пулемет стволом к потолку, выта­щил пустой рожок и ответил:

— Нет. Но я оглох совсем, после того как ты... Что это было? У тебя уши не свернулись?

— Я рот разинул перед этим, — ответил он. — Будто чувствовал. Все равно тряхануло сильно, но теперь уже лучше. Тут, на этой штуке, верньер есть.

Ногой я за ремень подтягивал к себе сумку, которую со­рвал с пояса убитого под дверями сталкера.

— И для чего он?

— На нем «макси», «норма» и «мини» написано, так я, пе­ред тем как пальнуть, с перепугу на «макси» поставил, ну и...

— Так на «мини» переведи! У меня чуть голова не лоп­нула! Это-электрическое ружье какое-то, оно...

— Лезет! — перебил он. На другом конце барака загро­хотал автомат.

Я к тому времени успел раскрыть сумку и как следует рассмотреть свое оружие. Приклад был телескопический, выдвижной, с плечевым упором из стальной проволоки. А в сумке оказалось два запасных магазина. Всего два! Это зна­чит, шестьдесят четыре патрона...

Маловато будет. Я перезарядил, повернул рычажок на ствольной коробке, меняя режим стрельбы. В передней час­ти с нее свисал короткий узкий ремешок, чтобы можно бы­ло удерживать оружие второй рукой. Я уже собрался от­крыть огонь, но Пригоршня опередил меня.

Должно быть, он последовал моему совету, переведя верньер в положение «мини», потому что теперь никакой молнии не было, лишь тончайшая, едва заметная нить про­чертила воздух наискось, от койки до окна.

Все-таки Никита классный стрелок: он попал точно в голову того, кто поливал нас автоматным огнем. Оружие мгновенно смолкло, фигура за окном исчезла, и стало тихо.

— Ты видел? — громко спросил он. — У них «стерлин­ги», а еще...

— Чего? — Я не отрывал взгляда от противоположного конца барака, но пока в окнах никто не возникал. — Это еще что за киберпанковское оружие?

— Какое? Я говорю — «sterling», английские стволы, де­вятимиллиметровые. Они так себе, но у того, кто вот сейчас стрелял, — у него, кажись, «FN-P90». Вот это хреново, Андрюха.

— Почему? — спросил я.

— Это бельгийский пистолет-пулемет, а бельгийцы ору­жие всегда суперское делали. Тут, видишь, темновато, но «эфэн» при плохом освещении подсвечивает. Там этот, тритиевый источник.

— Какой? — начал я и не договорил: в обоих окнах воз­никли фигуры.

Нам просто повезло. Я выстрелил в окно слева, а Ники­та—в правое, и оба мы попали. Эти ребята решили на­крыть нас залпом одновременно из электроружья и писто­лета-автомата. Уж не знаю, что они там использовали сей­час, «стерлинг» или этот контрастрайковский «эфэнпэ-девяносто», но автомат послал короткую очередь, после че­го смолк, так как по меньшей мере три пули из моего «ингрэма» попали в темного сталкера. Электроружье успело выплюнуть молнию, перед тем как заряд Никиты отбросил второго от окна. Противник не попал. Должно быть, вернь­ер на его оружии был установлен в среднем положении: громыхнуло не очень сильно, но и не тихо. От окна, почти перекрестившись с вылетевшей из ружья напарника свето­вой спицей, протянулся длинный белый прут и уперся в койку над Пригоршней. И она будто взорвалась: горящие обрывки простыни взметнулись вместе с пухом из разлетев­шейся в клочья подушки, после чего вся конструкция из железных труб, рамы и пружинистой сетки со скрежетом рухнула на напарника.

Поднявшись на коленях и переключив рычажок, я пус­тил длинную очередь, которая пересекла оба окна, дверь, описала крутую дугу и вернулась обратно. Никита выпря­мился, расставив руки, поднял над собой гору железных об­ломков и еще тлеющих тряпок, напоминая медведя, кото­рый, проснувшись по весне, восстает из берлоги, как какой-то языческий хозяин леса. Выхватив из груды обломков ру­жье, напарник упал плашмя и пополз, в то время как пули из моего автомата летели прямо над ним. Добравшись до другого ряда коек, расположенного слева от сундука, он за­лег там.

Как только Никита вновь укрылся, я прекратил стрелять и сел за сундуком, прижавшись к нему спиной. Крикнул:

— Ты как?

— Ой, хреново.

— Задело?

— Не, щеку поцарапал и лоб ушиб. Слушай, Химик... Теперь совсем плохи наши дела.

— Ага, — сказал я, проверяя магазин. Патронов оста­лось три. Ну и плюс второй рожок — и все. — Видел того мужика, который под стеной возле двери лежит подстре­ленный? И Горбун рядом?

— Видел, а что?

— Что-что... А то, что второе тело возле водонапорной башни, которое мы тогда не признали, — не Горбун.

— Ну да, и как ты догадался?

— Вот так вот. Значит, под башней там просто какой-то сталкер - бродяга лежал. А Горбун вместе с Медведем сюда дошел, последний из ребят Курильщика, кто выжил. И тем­ные его тут положили. Но не Медведя, потому что не видно его трупа пока.

— Нуда, так и есть, — согласился напарник, помолчал и добавил: — Если они щас сообразят из своего ружья паль­нуть в этом... в положении «макси», то...

— Конец нам, — заключил я. — Мой ящик снесет к чер­товой матери. Да и от койки твоей...

— Надо в те окна нырять.

Я выглянул хлева от сундука. Пригоршня, стоя на коле­нях позади койки, сгорбившись и уперев в нее локти, це­лился в сторону двери.

— Те, что за нами, — добавил он, не оборачиваясь. — Или в дверь. Не видишь, заперта она? Рассмотри, я пока окна контролирую...

— Заперта, — ответил я, приглядываясь. — Замок там навесной, большой.

— Значит, в окна...

— Там стекла целые.

— Разбей.

Я поднял «ингрэм» и дважды выстрелил. .— Готово.

— Так... — Он быстро оглянулся, вновь уставился в дру­гой конец барака и сказал: — Так. Значит, ты первый беги. Я скомандую — сразу ноги в руки и туда. Прыгай в окно, там поворачивайся, выставляй в него ствол и целься. Как будешь готов, кричи. Я тогда тоже побегу, а ты стреляй по ним. Все понял?

— Только имей в виду, Никита, эти окна не наружу ве­дут, там сразу второй барак, — предупредил я. — Сейчас вот разглядел, когда стекло разбил...

Мои слова заглушил грохот и тут же — вой Никитиного ружья. Я развернулся, вскидывая автомат, но все уже смолкло. Напарник выкрикнул:

— Еще одного срубил! Эти темные — психи совсем, без страха, лезут прям под пу... под заряды мои. Что ты сказал, Химик?

— Я сказал, эта стенка — перегородка на самом деле, она барак на две половины делит. И за ней — вторая поло­вина.

Он помолчал.

— Ладно, неважно сейчас. Ты приготовься... Готов? Я к тому времени успел вставить в «ингрэм» последний рожок и ответил:

— Готов.

— Так... ну... давай!!

Я вскочил. Пригоршня заорал:

— Стой, ложись обратно!!!

Но было поздно — глядя на разбитое окно слева от за­пертой двери, я бросился вперед.

Хорошо, что я его не послушался. Сзади раздался грохот, темные, должно быть, взорвали дверь, после чего сразу несколько их всунулись внутрь. Напарник выстрелил, и од­новременно то же сделал один из сталкеров, установивший свое ружье в режим «макси».

Он попал точно в сундук, за которым я прятался мгно­вение назад. Тот взорвался, волна раскаленного воздуха и капель расплавленного металла ударила меня в спину, швырнула вперед. А я как раз оттолкнулся от пола, чтобы прыгнуть.

Наверное, я поставил мировой рекорд. Сзади меня буд­то стукнули кувалдой размером с броневик. Тело взлетело наискось от пола, как стрела, пронеслось в воздухе и, будто в центр мишени, влетело точно в середину квадратного ок­на. Торчащий из железной рамы осколок стекла взрезал ко­жу на бедре.

Ревя, как раненый зверь, я свалился на пол, ударившись грудью. Ребра хрустнули, воздух с шипением вышел сквозь сжатые зубы. Из глаз полетели искры, все вокруг вспыхну­ло, задрожало, перемигиваясь крошечными слепящими огоньками.

Никита... Он же еще там, за дверью... Мысль эта пришла будто откуда-то издалека — я во все глаза смотрел на то, что было прямо передо мной, всего в полуметре, занимая боль­шую часть этой половины барака и скрывая от взгляда его противоположный конец. Спину жгло, кажется, куртка там все еще тлела. Зад болел, будто мне отвесили сильного пин­ка. Но Пригоршня... Он остался за перегородкой, с другой стороны, где куча сталкеров из темной группировки, поче­му-то вознамерившихся убить нас...

Я встал на колени. В позвоночнике хрустнуло. Выпря­мился, развернувшись на каблуках, глянул в окно. И уви­дел, что напарник, не дождавшись моего сигнала, бежит на­искось от койки, а с другого конца барака по нему палят в два ствола, и третий сталкер целится из электроружья, ведя стволом вслед за перемещающейся целью... Вскинув «ингрэм», я нажал на курок. Автомат выстрелил и смолк: заклинило. Койка, за которой раньше прятался Никита, взо­рвалась. Должно быть, пока я не смотрел туда, они кинули гранату, вот почему он сорвался с места.

Пригоршня свалился под стеной, приподнял голову. Ружья в его руках не было. От противоположной стороны барака к нему бежали человек пять и следом в разворочен­ный проем лезли еще несколько.

Он поднялся, выхватив нож. Пули визжали, выбивая искры из железной стены слева и справа от него. Напарник стоял в пол-оборота ко мне, и я увидел растерянность на его ице — это был конец, их около десятка, а с ножом не поле­зешь на стволы, враги уже рядом, четверо или пятеро одно­временно целятся в него...

— Кристалл! — заорал я так, что перекрыл грохот ору­жия. — Кристалл, Никита! Давай!!! — Мой голос сорвался, по горлу будто наждаком резанули.

Ряд искристых фонтанчиков прошил стену, стремитель­но подбираясь к напарнику. Он сорвал контейнер с караби­на на ремне, распахнул крышку и поднял перед грудью. Пу­ля с визгом ударила в металлическую стенку. Закричав, Ни­кита швырнул контейнер перед собой. И метнулся к перего­родке.

Я увидел, как его плечо словно взрывается, когда в него попадает пуля, как в то место, где напарник только что сто­ял, впивается разряд из электроружья, а он прыгает в окно по другую сторону от запертой двери — и тут выпавший из контейнера кристалл сработал.

 

***

 

Артефакт бесшумно вспыхнул, выбросив во все сторо­ны ртутные, с виду — мягкие, а на самом деле острые как бритва лучи. Органику они мгновенно пронзают и останав­ливаются не раньше, чем заполнят все пространство во­круг, лишь достигнув чего-то твердого вроде бетонных, же­лезных или деревянных стен.

Никита уже лежал, ткнувшись лицом в пол и прикрыв голову руками. А на меня нашла моя обычная заворожен­ность, чтоб не сказать — заторможенность. Будто в замед­ленной съемке, я видел сквозь окно, как в соседнем поме­щении расцветает кристалл, как на его лучах извиваются тела, как их разносит в разные стороны, поднимает над по­лом... Потом один луч дотянулся до окна и вонзился в квад­рат пустого воздуха. Я машинально откинулся назад, кре­нясь, будто дерево на ветру, видя ртутные переливы прямо перед глазами, — откинул голову и начал падать, а луч про­шел над лицом, почти вскользь, чуть не задев нос, наискось вверх... Я упал на спину. Луч уперся в потолок барака.

— Мать... мать... мать...

Я повернул голову. Никита приподнялся, держась за развороченное левое плечо. Между пальцами текла кровь. Безумными глазами глянув на меня, он облизнулся, затем, нервно позевывая и кривя рот, привстал.

В пространстве за перегородкой наступила тишина: кристалл перестал расти. Донесся приглушенный стон и быстро смолк. Со стуком что-то упало на пол. Никита не­подвижно смотрел в окно.

Я перевернулся на живот и медленно сел, прижимаясь спиной к стене. Во второй половине барака, где мы находи­лись, дул теплый ветер и раздавалось приглушенное гудение.

— Все, — хрипло сказал напарник. — Последнего оно к потолку пригвоздило. Ты видел, какие у них у всех рожи? Вроде это арабы какие-то... Андрюха, сколько кристалл там еще будет?

— Дня три примерно, — равнодушным голосом ответил я.

— А потом что? Ты сам его видел раньше в действии?

— Видел. Потом ртуть эта растворится, стечет, как со­сульки, на пол. Потом исчезнет. Трупы к этому времени разъест сильно. Слышь, Никита...

— Жалко кристалла, — перебил он. — Он же почти как око стоит, попробуй его найди!

— Никита, я говорю...

— Тыщи две, а то и три... Эх!

— Забудь о кристалле, — сказал я. — Тут у нас такая штука, из-за которой мы оба вскорости сдохнем.

— Прикалываешься, Андрюха? Давай оставим эти шутки... —.Это не шутки, а карусель, Никита.

Он повернулся и надолго замолчал. Перекрывая поме­щение от одной стены до другой, в сумерках барака струи­лась, мерцая тусклыми искрами, закручивалась спиралью огромная аномалия.

Глава 7

 

Давно замечено: почти в любой хреновой ситуации все­гда бывает какой-нибудь пусть незначительный, но свет­лый момент. В данном случае им оказалась аптечка, вися­щая на перегородке ближе к стене.

Видя в полуметре от себя струящиеся извивы карусели, ощущая кожей лица ток теплого воздуха, насыщенного электричеством и озоном, я прошел вдоль перегородки, прижимаясь к ней спиной, раскрыл аптечку, достал посе­ревший от времени бинт и бутылек с перекисью водорода. Еще там была зеленка, несколько упаковок каких-то табле­ток и три пластиковых шприца, полных мутной жидкости. Зеленку я оставил, а таблетки и шприцы сунул в карман.

Когда вернулся, Пригоршня сидел под дверью, расста­вив согнутые в колене ноги. Куртку он успел снять, от руба­хи оторвал левый рукав и теперь качался взад-вперед со страдальческим выражением на лице. У меня самого жгло в спине и ныли мышцы, но все же я первым делом перевязал мученика, залив рану перекисью водорода. Пуля не вошла в мясо, лишь прошила материю и взбороздила кожу, поэтому мне и показалось, что плечо взорвалось.

Во время медицинской процедуры он морщился, крях­тел и ойкал, как ребенок.

— Что, сильно болит? — спросил я, снимая с себя куртку. Оказалось, что сзади она теперь напоминает прожжен­ное решето.

— Сильно! Не было в той аптечке ничего такого?

Я достал один шприц, посмотрел название и сказал:

— Ого! Это ж промедол. — Что? — простонал он.

— Опиат такой синтетический. Сильная вещь.

— Давай!

— И вредная, да. Кроме прочего, может рвота быть, го­лова кружиться, да и целиться трудно будет, а еще...

— Он боль снимет?

— ...При беременности его нельзя применять. Ты не бе­ременный, Пригоршня?

— Химик! — взмолился он.

— Ну ладно, ладно.

Я свернул колпачок, вонзил иголку в предплечье и ввел лекарство.

Потом снял с себя изорванную рубашку, повернувшись к напарнику спиной, спросил:

— Что там у меня?

— Э... — протянул он после паузы. — В цяточках все в таких...

— В чем? Ну ты как ляпнешь иногда что-нибудь свое, хохловское, так без пол-литры не разберешь! Что за украи­низмы, Никита?

— Никакие не украинизмы, а точечки у тебя там такие черные, пятнышки и красное вокруг них... Ну, ожоги, ко­роче, но мелкие совсем, хотя их много, и еще синяки. И ссадины. И царапины. И шрамы, но это старое...

— Окалиной меня обожгло, которая с того сундука по­летела, — пояснил я, раздумывая, не вколоть ли промедол и себе, но потом решил не делать этого. Ну его, слишком сильный, в голове совсем весело станет, лучше таблетку ка­кую-нибудь. Я полез в карман, а Пригоршня спросил, раз­глядывая меня затуманенными болью глазами:

— Химик, что у тебя с этим... с торсом?

— А что с ним? — спросил я, присаживаясь рядом на корточки.

— Ну, я раньше тебя без рубахи ни разу не... Ты навроде того Фредди Крюгера, был такой старый фильм. Только ка­кая у него рожа, такое у тебя все тело.

Я склонил голову, разглядывая свои шрамы. Один, са­мый длинный, извилисто тянулся от правого плеча, пересе­кал грудь и доходил почти до пупка, разделяя надвое татуи­ровку в области диафрагмы.

— Откуда они все? — продолжал удивляться Пригоршня.

— Выращиваю, — пояснил я, вертя в руках упаковки таблеток, и ткнул пальцем в длинный шрам. — Это мой старшенький. Любимый...

— Не; у меня тоже есть, но...

— Да ты ж, считай, новичок в Зоне. А я — чуть ли не ве­теран уже, тертый. Вот меня и того... — я провел ладонью по груди. — Потерло.

Среди таблеток нашелся пенталгин, и я бросил в рот две штуки. Воды не осталось, пришлось проглотить так. Поло­жив куртку, сел на нее, после чего мы с напарником устави­лись на карусель. Ее спираль-ядро с тихим гудением рас­кручивалось примерно в метре над полом, а выше, до самого потолка, воздух вибрировал, сквозь наполняющую про­странство муть почти ничего невозможно было разглядеть.

— А я ПДА разбил, — вдруг объявил напарник и стал расстегивать ремешок. — Даже и не помню когда. Экран со­всем треснул, не работает.

— Так выбрось.

— Уже, — он бросил девайс под перегородкой и доба­вил: — Слушай, мне кажется, или эта хрень необычная ка­кая-то?

— Не кажется. Я поначалу и не понял даже, что это ка­русель. Да и сейчас не очень-то уверен. Структура вроде как у нее. Обычно карусель и не разглядишь, но мы как-то изу­чали одну, шашку дымовую рядом подожгли, и когда она дым стала вращать, засасывать, рассмотрели как следует. Так что вроде она. Хотя...

— А разве нормально, что там огоньки эти?

— В том-то и дело, что ненормально. Это мясорубки ис­крят и озоном пышут, а карусели — нет.

— Так что же оно тогда такое? Я помолчал.

— По-моему, все же карусель. Но необычной... ну, мо­дификации. Разновидности. Или, может, она срослась с мясорубкой.

— Да разве такое бывает?

— Выходит, что да. Или нет? Не знаю я, Пригоршня!

— Но ведь кровь камня вокруг каруселей обычно вырас­тает?

— Где ты кровь камня увидел? — удивился я.

— Да вон, — он махнул рукой. — И не только, там еще что-то...

Должно быть, после всех приключений у меня с головой не совсем в порядке было, раз я первым их не заметил, усту­пив беспокойному тугодуму Никите. Но теперь я поднялся, по-прежнему прижимаясь к стене, вперил взгляд туда, куда он показал.

И присвистнул.

На стене слева метрах в трех-четырех от перегородки росли грозди артефактов под названием «кровь камня»: до­вольно безобразненькая красноватая штуковина, которая, насколько я понимал, состояла из всяких природных ин­гредиентов вроде остатков растений, земли, иногда — кос­тей и мяса. Все это сжималось, слипалось в общую массу, полимеризировалось — это когда низкомолекулярные ве­щества срастаются в макромолекулы полимера... Откуда же оно здесь взялось? Я присел на корточки, потом лег, при­жавшись щекой к полу. В клубящейся вокруг аномалии по­лутьме лежал скелет с жалкими остатками мяса и сухожи­лий на костях. Вот откуда карусель ингредиенты взяла... А вместо земли что-то другое использовала, к примеру верхний слой железа со стены... «Использовала». Я в кото­рый раз поймал себя на том, что думаю об аномалии как о живом существе, обладающем пусть примитивными и от­личными от человеческих, но все же оформленными уст­ремлениями и волей. Когда приходилось непосредственно работать с артефактами, я тоже воспринимал их как орга­низмы, да и вся Зона зачастую представала перед мысленным взором в виде огромного разума, чье прозрачное аморфное тело расползлось по ограниченному району на поверхности планеты, слилось с ландшафтом и само стало ландшафтом, всеми его холмами, горами, руслами рек, лугами, долина­ми, брошенными базами, разграбленными поселками и всем прочим, из чего состояла Зона...

— И не достать их никак, а, Химик, вот беда? — спросил знающий мою страсть Пригоршня чуть ли не издевательски.

Постаравшись сделать равнодушное лицо, я ответил:

— Да он дешевый. Курильщик за одну «кровь» не боль­ше червонца дает. Хотя тебе артефакт не помешал бы сей­час, конечно...

— Почему?

— Он, понимаешь, раны заживляет хорошо. Облучает их чем-то, и они очень быстро срастаются, кровь останав­ливается... Твоя б дыра на плече уже к вечеру стала бы затя­гиваться, если к ней бинтом кровь камня прижать. Но не достать их никак, а, Пригоршня? Вот беда...

Я подмигнул ему (страдальческое выражение уже поки­нуло небритое лицо напарника, оно разгладилось, а в глазах даже появился блеск), пробрался вдоль перегородки и стал разглядывать другую стену.

— Ну что? — спросил он вскоре. Я ответил:

— Шутки шутками, а там на стене целая гроздь мясных ломтей висит. Они, правда, тоже дешевые, но вон выше... Эх!

— Что — эх?

— Там почти под потолком душа прилипла.

Он помолчал, вспоминая, должно быть, мои рассказы. Потом воскликнул:

— А! Мы ж ее видели один раз, Хемуль показывал, да? Такое... красно-желтое такое, вроде кровь с Желтком яич­ным смешали? Оно, да? Ты тогда говорил, от него бодряк накатывает, правильно?

— Если б тебе душу на пояс, Никита, ты бы тут скакал, как кенгуру, до потолка, а темных голыми руками бы всех растерзал и стволы их узлами позавязывал. Правда, потом сутки пластом лежал бы и биологически постарел года на два-три, но это потом, часов через семь-восемь.

— Это круто! — откликнулся он, и что-то в голосе на­парника заставило меня поглядеть на него. Он как раз по­вернулся ко мне, так что я увидел искрящиеся, будто пья­ные глаза — ага, поплыл Никита. Нет, его не тошнило и го­лова не кружилась, на него промедол иначе подействовал. Главное, чтоб он теперь голову не потерял и не полез бы на эту карусель кататься...

— Ты как себя чувствуешь? — на всякий случай спросил я, возвращаясь к двери.

Пригоршня неуверенно поднял руку, коснулся лба. Сказал:

— Ну... нормально, в общем. Плечо не болит, и вообще ничего не болит. Будто онемело все, хотя вроде конечно­стями свободно двигаю.

— А в голове что?

— В голове... радостно в голове, — признался он. — И какой-то бред на ум всю дорогу лезет.

— Ты, главное, его контролируй.

— В смысле?

— В смысле, не поддавайся безумным мыслям. Ты дол­жен понимать, что это бред, что он лекарством вызван, обезболивающим. Пока ты это помнишь, осознаешь — до тех пор ты его контролируешь. Пусть себе лезут всякие мыс­ли, нужно не забывать, откуда они, тогда нормально будет.